Перешагнувшие черту. Как живется и доживается в Поимском пансионате

Настоящий полковник

«На самом деле у нас не все так плохо, - рассказывает директор Поимского пансионата Юрий Макаров. – Мы даже обижаемся, когда наше заведение называют домом престарелых. Это скорее именно что пансионат, место для отдыха. Почти у всех наших постояльцев есть родственники, которые их время от времени навещают, привозят гостинцы, делятся новостями. Таких, кто остался совсем один, немного».

Правда, потом Ирина Мазярова, старшая медсестра пансионата, задумавшись о чем-то, негромко добавляет: «Но знаете, все, кто здесь работает, уже давно и четко для себя решили – своих родителей они никогда и никуда не отдадут».

Между тем подходим к жилому корпусу. В полутемном холле кто-то, чиркнув спичкой, запалил сигарету.

«Ну-ну, - строго говорит курильщику Полковник. – Чего ты в помещении дымишь? Иди на улицу».

Полковник – это Юрий Николаевич Шестернин. «Весь прямо как из кино», - говорят про него медсестры. И не поспоришь - полжизни Шестернин отдал военной службе. Сначала учился в Рижском ракетном, потом работал в «секретке». А когда пришло время, и страну перетряхнули с ног до головы локальные конфликты, поступил в Рязанское десантное училище и оттуда уехал в Чечню.

«Нас в горы ушел целый батальон, - Шестернин смотрит в сторону. Желтые стены, шкаф, кровать, окно, за которым ветерок ерошит вершины сосен – по маленькой комнатке медленно-медленно, тяжелой волной, расползается боль воспоминаний. – А вернулось только восемь ребяток. И я в их числе».

Эти восемь солдат провели в горах восемь месяцев. А когда вернулись в город Моздок, оказалось, что всех их – весь батальон – уже давно похоронили. Помолчав, Шестернин добавляет, что было очень непросто видеть собственное имя, высеченное на надгробной плите.

Там же, на кладбище, он встретился с женой – она принесла к подножию памятника красные тюльпаны.

«Я ей руку на плечо положил, - вспоминает Полковник. – А она обернулась - и в обморок упала».

Потом стало ясно, что за эти бесконечно долгие восемь месяцев жена нашла себе другого. Шестернин решил им не мешать – уехал в Пензу, а из Пензы переселился в Поим.

«Вы только много про меня не пишите, - просит он перед тем, как с нами распрощаться. – А то вот недавно тоже из газеты приезжали, написали, будто я герой какой-то. А я не герой. Я просто человек».

Икона и платьица

Женщина в пестрой косынке сует медсестре шоколадку. Уговаривает: «Ты возьми, возьми. С чаем скушаешь. Бери, не стесняйся». «Да зачем же? – улыбается та. – Вы лучше сами съешьте». «Ну возьми, а? – женщина вдруг заливается слезами. Изрезанное глубокими морщинами лицо сминается, как спущенный воздушный шарик. – Я тебя очень прошу, возьми!»

Эта женщина – тетя Маша Ушакова, ее здесь все называют «самый добрый наш человек». Тете Маше 91 год – из них вот уже лет десять она мыкается по домам-интернатам. Вместо семьи – медсестры, которым она то и дело украдкой сует печенье или плитку шоколада. Всех вещей – платьица да икона Богородицы в большом деревянном окладе.

Военное время тетя Маша помнит отчетливо. Все, вплоть до названия колхоза, в котором девчонкой гнула спину на полях. Поля огромные, а она маленькая, а работа трудная – так и жила все четыре года, пока вдалеке, на фронте, гремело и грохотало. Потом война кончилась, а жизнь почему-то так и не сложилась. Семь лет за уже постаревшей тетей Машей ухаживала женщина из службы социальной защиты. Потом, когда подошло время, самого доброго человека отдали сначала в один пансионат, а потом в другой, поимский.

«Я здесь грущу иногда, - рассказывает тетя Маша. – В Богословке-то я в церкви работала, с певчими пела, на похоронах помогала. А тут такого нет».

По собственному желанию

Навстречу нам по коридору идет мужчина. Идет валкой походкой – под мышкой зажат большой алюминиевый костыль с резиновой пяточкой.

«Это наш самый «молодой» постоялец, он у нас всего полторы недели живет, медсестра мягко цепляет мужчину под локоток. – Вы расскажите, как вы к нам приехали?

«Как я приехал? – смеется он в ответ. – А очень просто. Жил я один восемь лет. А на девятый меня инсульт дважды зацепил. Первый раз я без проблем перенес, а на второй руку парализовало и ногу. А я раньше столяром-плотником был, вот так-то. С шестьдесят третьего года топор из рук не выпускал».

Что случилось дальше – дело известное. Взваливать на плечи родственников – сына и дочерей – лишний груз не захотел, разузнал про поимский санаторий и решил: рискну. Приехал. Теперь вот осваивается. Близкие его не бросают – приезжать пока не приезжали, но уже звонили, обещали привезти в комнату телевизор.

Да и вообще - он, в принципе, не жалуется. Наоборот даже – бодрится, тянет сухие губы в улыбке. Рассказывает, как далеко ходил сегодня, разминая больную ногу. И только когда мы спрашиваем, как ему здесь, в Поиме, живется, мягко, не меняясь в лице, поправляет: «Нет, не так немного. Здесь не живется. Здесь – доживается. Хорошо, привольно – но доживается».

Обыкновенное чудо

Перед тем, как покинуть пансионат, садимся с Ириной Юрьевной на скамейке под соснами. В руках у старшей медсестры поименный список постояльцев – нужно свериться, чтобы не забыть, как кого из наших собеседников зовут. В конце, на третьей странице, замечаем – три слова, имя-фамилия-отчество, густо зачеркнуты синим.

«Это почему так? Что, кто-то…?» - пугаюсь я.  «Нет, совсем нет, - смеется в ответ Мазярова. – Это жил у нас в пансионате мужчина. Заядлый был гармонист – все время в беседочке что-то тихонько наигрывал. Как его постояльцы наши любили – он гармошку раскроет, они споют, благодать прямо. Приехала однажды женщина – не жить, а просто отдохнуть – влюбилась в этого гармониста без памяти и забрала с собой в город».

«И часто такое случается?» - я тоже начинаю улыбаться.

«Нечасто, конечно. Но если случилось однажды – значит, может и повториться. Правда ведь?» - и каждому из нас хочется верить, что это – правда.

Смотрите также:

• Истории одиночества. Кто и как попадает в церковный приют →
• Люди на обочине. Как выжить зимой бездомным →
• Опаленное детство.«Победу встретили маршем» →