Герои этих историй не бывали на фронте, не слышали свиста пуль и грохота разрывов. Война прошла от них вдалеке. Но все же взяла свое – украла у каждого детство.
Голодные годы
Пансионат для престарелых и инвалидов в поселке Монтажный. Тихое и грустное место. Здесь, конечно, улыбчивые и добрые нянечки, которые всегда накормят, уберут и помогут, но казенные стены – есть казенные стены.
Вот и первая наша собеседница, Мария Павловна Сухнова, на вопрос о том, как ей живется в доме ветеранов, опустив глаза, со вздохом отвечает: «Конечно, не как дома».
Она очень плохо говорит – будто бы через силу выталкивает слова из пересохшего горла. Видно, что очень этого стеснятся. И признается, хотя мы не спрашивали: голос потеряла после того, как в девяностые на севере убили ее младшего сына.
«Я сама из Омской области, из села Степное, - рассказывает Мария Павловна. – Но война застала меня в Казахстане, в селе Актерек – незадолго до ее начала нас с мамой забрал туда отец».
Когда настали огненные годы, ей было всего тринадцать. Она еще не понимала до конца, но чувствовала – детство закончилось.
«Я пошла работать в чайхану, помощницей повара, - продолжает наша героиня. – Через город, в котором мы жили, проходили поезда с ранеными. Я ходила их кормить. До сих пор помню одного – голова вся кровавыми бинтами замотана, только рот видно. Губы сухие, обветренные. Так я его с ложечки кормила».
Потом – уже в сорок втором – поездом перебрались обратно в Степное. И снова работа, снова труд – тяжелый, голодный и беспросветный.
«Мы работали на сушилке, сушили картошку для солдат, - продолжает Мария Павловна. – В конце дня сварят нам маленькую кастрюлечку на двадцать человек, мы у стола встанем, поедим – и опять работать. И так все три года. Домой картошку брать запрещалось».
Из семьи наша героиня ушла сама. Говорит, не хотела быть обузой для родственников.
«Вас навещают? – спрашиваем уже перед самым уходом. – Часто?»
«Ой, часто! – она оживляется, улыбается чуть заметно. – Почти каждый месяц».
Дорога через осень
Этажом выше в комнатке с коврами и цветами на столике живет Валентина Михайловна Чернова. Ее детство прошло в детском доме в Калуге. Когда началась война, детей решили вывезти из города. Эвакуацию назначили на октябрь. И никто не могу подумать о том, что день отъезда окажется роковым.
Валентина Михайловна вспоминает, как только автобус, груженый вещами и провизией, скрылся за воротами, по всему городу заныли сирены воздушной тревоги. Калугу бомбили.
«О том, чтобы уезжать на поезде, не могло быть и речи, - рассказывает она. – Мы переждали бомбежку в каких-то подвалах, а потом воспитатели решили идти пешком».
А идти было далеко. Местом назначения выбрали Серпухов, город в ста с лишним километрах от Калуги.
Пока шли, далеко растянувшаяся по дороге цепочка детей медленно, но неумолимо таяла. Кто-то отставал, кто-то терялся. Кто-то падал от усталости, да так и оставался лежать на дороге. Старшие несли на руках младших. Все чумазые, голодные, испуганные. Заходили в деревни, просились на ночлег. Спали вповалку, тесно прижавшись друг к другу, чтобы сохранить хотя бы крупицы тепла – на дворе стояла поздняя осень.
До Серпухова в итоге добралось немногим больше половины.
«Там нас сначала привели в изолятор, - продолжает наша собеседница. – Дали выспаться, в первый раз за долгое время хорошо накормили – молочной лапшой, как сейчас помню. Потом отвезли в какую-то деревню на комиссию, считали нам года. Мне насчитали на два больше – то есть, не четырнадцать, а шестнадцать. Потом распределяли – кого в колхоз, кого на завод. Кроме самых маленьких, конечно. Время было такое, все трудились».
Саму Валю определили на литейный завод в формовочный цех. Спустя два года она уехала в поселок Фряново, где устроилась на ткацкую фабрику. Там и прожила всю жизнь, вплоть до переезда в Пензу.
«Ну а тут – у детей своя жизнь, что я им? – Валентина Михайловна пожимает плечами. – Пришла сюда. Здесь меня приняли. Так и живу. Порой становится грустно, конечно. Но кому сейчас легко?..»
Баба Шура и Раенька
Небольшая комната, недорогие обои. На подоконнике – шитая разноцветной нитью салфетка. Здесь нас встречает Александра – «Ляксандра», как она сама себя называет – Щекутова. Только никто ее так не зовет – всем привычнее домашнее и теплое «баба Шура».
Она из всех наших героинь самая младшая – в сорок первом ей было всего девять лет.
«Мы жили в селе Старые Турдаки, что в Городищенском районе. Папа на фронт ушел, там его убили, и мы остались впятером – мама и дочки, одна одной меньше, - рассказывает она. - Я учиться хотела пойти, так мама не пустила. Говорит: «Шурочка, миленька, ты уйдешь, а куда ж мы этих-то денем? Мы ж тогда умрем с голоду!». Я и не пошла никуда. И осталась не учена».
Вместо школьного класса – чистое поле, вместо учебников – грабли и лопата. Трудилась изо всех своих детских силенок, помогала родным. Да только отвести беду все равно не получилось. Спустя два года после начала войны от голода умерла самая младшая сестра – двухлетняя Раенька.
«Мне мама, когда на работу собиралась, говорила: «Доченька, там картошечки вареной маленько осталось, так ты покорми Раеньку-то», - вспоминает баба Шура. – А ложек не было, так я ее с пальца, как котенка, кормила. Соберу картошечки со стенок – и ей. Да только вот все одно не уберягла…»
В двенадцать лет она пошла работать в колхоз дояркой – да так там на всю жизнь и осталась. Наша собеседница показывает опухшие руки. Смеясь, объясняет: «Это меня так телочки лягали!».
В дом престарелых она тоже ушла сама. Говорит, родные стали много ругаться.
«А я все думаю – не через меня ли? – Баба Шура – большая, добрая, теплая – кажется, не способна грустить. Но голос ее предательски вздрагивает. – Говорю мужу внучки: «Сынок, ты отдай мене куда-нибудь. Вам все полегче станет». Он думал-думал, да и согласился.
Послесловие
Три истории, три судьбы. Разные, но очень похожие. У наших героинь нет больших наград, благодарностей и грамот. Да они им и не нужны. Поговорить, поделиться, повспоминать, может быть, даже немного поплакать, ведь со слезами душу покидает затаенная грусть и это самая большая радость. Знать, что тебя не забыли – вот самое большое счастье.