Он всегда хотел быть моряком. Служить на флоте, ходить под парусами. И когда грянула Великая Отечественная война, это желание стало только сильнее. Но сбылось лишь через поколение – моряками стали сын Федорова и внук. Ему же самому выпала доля намного более скромная и тяжелая – все огненные годы он провел в Кузнецком детском доме.
Маленькие взрослые
«Я действительно дитя войны, - рассказывает Иван Лаврентьевич. - Во всех смыслах. Дед у меня – он был родом из Сосновоборского района, села Русский Качим – воевал на Балканах. Рассказывал порой, как там было холодно; как за время долгих дневных маршей в сапоги затекала вода, а ночью замерзала. Сапоги сушили на костре, дубленая кожа нагревалась, пригорала, чадила и густо, удушливо пахла.
Отец был на Первой мировой. Вернулся инвалидом – отняли правую ногу по самое бедро.
В тридцать восьмом году – мне тогда было всего восемь – отец скончался. Мать ушла за ним в сороковом. Какое-то время я жил вместе с братом, но в сорок втором его призвали на фронт.
Я остался жить с женой брата. Женщина это, надо сказать, была строгая, как раньше говорили, с норовом. У нас даже было такое правило – пока я тачку дров не притащу, за стол она меня не пустит. А еще у нее был сыночек, Валентин, маленький совсем – так я в свои десять лет с ним нянчился.
Потом, конечно, тяжко стало. Я не выдержал, ну и попросился в наш Кузнецкий детский дом – туда в то время как раз эвакуировали сто человек ребятишек из Белоруссии.
Как нам в детском доме жилось? Да всяко жилось. Всего довелось отведать – и голода, и слез. У нас там было вроде как свое маленькое государство, такая детская республика. Мы и убирались сами, и по этажам дежурили, и кашеварили.
Нет, взрослые, конечно, тоже были. Человек десять – директор, воспитатели, музыкальные работники. Вот до сих пор помню – был у нас такой Макар Васильевич Подольский. Он всегда приходил к нам на побудку. Вынет из футляра скрипку, положит на плечо и какое-нибудь чудесное каприччио нам сыграет.
Хлеб и зола
Кормили нас, бывало, картошкой. Колхозы местные помогали. Так у нас, бывало, дежурный пару картофелин сверх положенного в карман спрячет, а мы потом заберемся на крышу, нанижем их на длинную проволоку – и в трубу! Достаешь потом – а картошка мягкая, печеная, с дымком…
Или еще другой был случай. Случилась у нас в детском доме маленькая радость: воспитатели раздобыли где-то баночку красной икры. Да такую большую, что все – а было нас аж двести семьдесят человек – досталось по ложечке. Попробовали – кисло. Кто-то надоумил – надо ее в воду бросить и растереть, будет белый чай. Ну мы так и сделали.
А рядышком с приютом заготавливали сухари для фронта. Вечером зола в печах скопится, ее вычищают – и раз! – через забор. Так мы в этой золе, все чумазые, лазали, хлебные крошки искали. Найдешь кусочек, грязь с него сдуешь и сосешь – он сухой ведь, грызется плохо. Вспоминаю вот, смотря сейчас на нас со стороны… мы как маленькие старички были.
Конечно, нахлебниками мы не жили. Тоже помогали, кто как мог. По Труеву вниз сплавлялись бревна – на лесопилку, на мебельную фабрику. Так мы их из воды вытягивали. Багров – слава Богу, если два на всю ораву. Перчаток тоже нет. Зайдешь в воду по колено, возьмешься – а силенок мало, что нам там, по двенадцать-тринадцать лет…
Побег на фронт
Но, конечно, главное, что у нас было – это наша детдомовская самодеятельность. У нас кто в хоре пел, кто танцевал. Я вот играл на валторне. Мы и на смотры-конкурсы ездили, и в госпиталях выступали. И вот там, в госпиталях, где на железных койках лежали люди без рук и без ног, забинтованные, окровавленные – там становилось ясно: где-то рядом творится большая беда.
О войне, о боях эти люди рассказывали мало. Говорили так: «Живите, ребятки, живите. Будьте хорошими, будьте послушными. Мы-то уже свое отжили, а у вас еще все впереди».
Конечно, война – это огромная несправедливость. И оставаться в стороне от такой несправедливости мы совершенно не желали. Тем более что с нами в детском доме были двое ребятишек из Белоруссии, которые у себя на Родине вместе с партизанами взрывали фашистские эшелоны. Серьезные такие, при медалях. Мы с приятелем, Колей, он на кларнете играл, как-то поглядели на них и решили: станем такими же!
Несколько месяцев готовились. Откладывали сухари, сахар. Потом познакомились с двумя солдатиками – они пролечились в нашем пензенском госпитале и возвращались на фронт. Эти-то солдатики и помогли нам бежать – взяли с собой на поезд и спрятали под сидениями. Далеко мы, впрочем, не уехали – уже в Ртищево нас с Колей нашел патруль.
Бессмертная память
А в скоро четвертом году нас отправили в Пензу, в Артиллерийское училище. Там как раз набирали ребятишек в музыкальный взвод. Жили мы там в казармах, ели «шупрут» - это у нас так тушеная капуста называлась – и «шрапнель» - перловку. Жили, конечно, уже по-другому, по-военному. Солдаты нас не обижали – наоборот, заботились, старались то чем порадовать, то вкусненьким угостить.
И там же, в училище, мы встретили победу. Дело было ночью, я как раз стоял в наряде. Тут слышу – по радио передают: «Великая Отечественная война… Германия… разгромлена…» С минуту простоял, ошеломленный, а потом кинулся будить своих. Ох и обрадовались мы тогда. Тут же, как были, в трусишках и маечках, повскакивали с постелей, похватали инструменты и сыграли марш.
С тех пор, конечно, много времени прошло. Я окончил институт, воспитал сына, внука. Конечно, я не был на фронте. Я не видел своими глазами того ужаса, который пришлось пережить нашим солдатам. Но мое детство – детство, опаленное войной – навсегда останется в моей памяти».
Дела семейные. За что мам и пап могут лишить родительских прав 
Жертвы микрозаймов. Как теряют квартиры 
Достучаться до сердец. Директор детдома называет подопечных своими детьми 
Глазами ребенка. Маленькие люди и большая война 
Концерт для поезда и скрипки. Размышления в подземном переходе