В их судьбах было столько же героического, сколько и трагического. Бойцы 61-й Пензенской дивизии нанесли невероятный контрудар по немцам в июле 1941-го. А потом пропали в лесах и болотах, пытаясь вырваться из окружения. Те, кто выжил, оказались в плену. И в том аду они совершили ещё один подвиг — остались собой.
О нём в своих книгах, посвящённых пензенской дивизии, рассказал краевед Геннадий Тамбовцев.
Без шансов?
61-я стрелковая дивизия, входившая в 63-й стрелковый корпус 21-й армии, 13 июля 1941-го перешла в контрнаступление на Бобруйск и Быхов. Активные наступательные действия велись до конца месяца, однако под натиском превосходящих немецких сил корпус был вынужден отойти к Рогачёву и Жлобину.
К середине августа ситуация резко ухудшилась. 63-й корпус попал в окружение. 17 августа погиб командир корпуса генерал-лейтенант Леонид Петровский, а на следующий день смертельное ранение получил командир 61-й дивизии генерал-майор Николай Прищепа. После этого организованное сопротивление дивизии как единого целого было сломлено.
В таких обстоятельствах многие из выживших пензенцев попали в плен. За время войны их переводили из лагеря в лагерь.
В начале 1942 года рейхсминистр восточных оккупированных территорий Альфред Розенберг в своём донесении генералу-фельдмаршалу Вильгельму Кейтелю указывал на то, что из 3 млн 600 тыс. советских военнопленных лишь несколько сот тысяч были в состоянии работать. Настолько ужасными были условия, в которых они содержались.
«Жили хуже, чем скотина»
Среди тех пензенцев, кто воевал в составе 61-й дивизии и оказался в плену, примечательна судьба Михаила Дмитриевича Панина. Впервые он вступил в бой при переправе через Днепр 9 июля 1941 года. Часть, в которой находился Панин, шла через брод. Ездовому Михаилу Дмитриевичу пушки приходилось перевозить на конной тяге. Непосильный труд, тяжелейшая служба.
Из Конотопа часть Михаила Дмитриевича двинулась на Западный фронт — к городу Жлобину в Белоруссии. Ни еды, ни воды, из арсенала — три пушки. Попав в окружение 15–16 августа 1941 года, они смогли продержаться две недели. Потом Панин был ранен в ногу и из окружения не выбрался, его захватили в плен.
«Жили мы хуже, чем скотина, и охраняли нас, как скот, с овчарками, — вспоминал Михаил Дмитриевич позднее. — В земле рыли себе убежища-норы и забирались в них по трое или пятеро. Лил дождь, холод, голод. Вошь съедала нас до смерти. Её уже даже и не чувствовали. В этом лагере каждую ночь погибало по 200–300 человек. Норы старались вырыть поглубже, думали, что будет теплее. Понятия „дружба“ в лагере не существовало, так как было очень большое количество народа, которое постоянно перемешивалось».
В первых числах ноября 1941 года Михаил Дмитриевич был переведён в лагерь, где содержались только русские. Поначалу он был определён в лазарет помогать раненым, но вскоре сам попал на больничную койку: открылась рана, ему сделали операцию. Самым лёгким периодом немецких лагерей оказался март 1942 года, когда Панина перевели в Нордхаузен. Он выполнял обязанности по хозяйству, ухаживал за домашней скотиной и занимался сельскохозяйственными работами. Жил он на втором этаже сарая, над свиньями. Те всё время визжали и мешали спать. Есть было нечего, еду приходилось красть у свиней.
Допросы, КГБ и одиночная камера
Михаилу Дмитриевичу предлагали стать одним из надсмотрщиков, но он отказался. Вместо этого вступил в группу, которая занималась саботажем. За попытку покушения на полицаев, он и четверо его товарищей были брошены в кюстринскую тюрьму. Там после допросов его определили в одиночную камеру — цементную «коробку» с крошечным окошком под потолком, замазанным глиной. На ночь ему кидали мешок с травой, но утром его снова забирали.
Далее 4 апреля 1944 года Панин попал в концлагерь Заксенхаузен, откуда было трудно сбежать: снаружи стояли столбы на расстоянии 2–3 метров, с натянутой колючей проволокой, и на каждом из них горел фонарь. Между стеной и столбами с колючей проволокой находилась тропа, по которой ходили часовые с собаками. В том лагере его определили на стройку возить тачку с щебёнкой к бетономешалке. Чтобы избежать этого, Панин сунул руку в вагонетку с песком, покалечив себя. Так был отправлен в больницу.
28 июля 1944 года Михаил Дмитриевич оказался в ещё более суровом месте — концлагере Лангенштайн-Цвиберге, одном из филиалов Бухенвальда, где наш земляк клепал детали для немецких военных самолётов, работая по 12 часов в сутки. Когда город, где находился лагерь, разрушили, узников повели «маршем смерти» (на этой дороге пленных погибло больше, чем в концлагере). Когда их арестовали американские войска, Михаил Дмитриевич и его товарищи в знак протеста объявили голодовку, пока их не переправили к русским военным.
Но и там легче не стало: относились к бывшим военнопленным примерно так же, как в немецких лагерях, содержали в бараках, мало кормили. Всё было настолько плохо, что один из бывших узников повесился, оставив предсмертную записку с содержанием: «Не могу пережить второго плена!» А Михаил Панин пережил: в июле 1945 года его перевели в Берлин, где он трудился в управлении воинской части военно-полевых работ на перевозке станков из Германии в Россию, потом его отправили в Минск.
В итоге Михаил Дмитриевич демобилизовался только 2 сентября 1946 года и спустя несколько дней вернулся в родной Сердобск. Поскольку он был бывшим военнопленным, его постоянно вызывали на допросы в управление КГБ. Сам Панин относился к этому с пониманием и не был в обиде. За время, проведённое в немецких лагерях, боец увидел достаточно. И признавал: в плен попадали разные люди, в том числе и способные на предательство, так что лучше лишний раз проверить.
Возможность работать у него появилась только 27 апреля 1947 года, когда Михаил Дмитриевич устроился на промкомбинат, где трудился молотобойцем, а затем до 1970 года — кузнецом. На пенсию он вышел в 1971 году, но продолжил работать вплоть до 1987 года.
«У нас, современных жителей Пензенской области, есть все основания гордиться подвигом воинов 61-й стрелковой дивизии в первые месяцы Великой Отечественной войны, — писал Геннадий Тамбовцев в своей книге „У истоков Победы“. — С полной уверенностью можно сказать, что наши земляки, больше месяца сдерживая рвущихся к Москве захватчиков летом 1941 года, часто ценой своей жизни, стояли у истоков победы далёкого 1945 года».
Цифры
За время войны 4 миллиона 559 тысяч военнослужащих Красной армии попали в плен. Общее число людей, учтённых как военнопленные, варьируется от 5,2 до 5,9 миллиона. В эту статистику немецкая сторона включала не только бойцов, захваченных на поле боя, но и целые группы призывников, ещё не успевших добраться до своих частей, а также мужчин призывного возраста, задержанных на оккупированных территориях. Из них обратно вернулись только 1 миллион 836 тысяч человек. Согласно различным оценкам, от 2,5 до 3 миллионов советских граждан погибло в лагерях и на работах. В советский плен попали 4 миллиона 126 тысяч 964 солдата и офицера противника. Из этого числа 580 тысяч 548 человек умерли в плену.