В выходные в Пензе прошёл праздник православной культуры «Спас». Внимание к православным традициям в последние годы особенно сильное. Как пандемия повлияла на пензенские приходы? О чём пензенских священников просят в зоне спецоперации?
На вопросы корреспондента penza.aif.ru ответил митрополит Пензенский и Нижнеломовский Серафим.
О свадьбе и о мире
Ирина Акишина, penza.aif.ru: В последние годы нам посылают одно испытание за другим. Сначала ковид, потом СВО. Это кара Божья?
Митрополит Пензенский и Нижнеломовский Серафим: Людям невозможно понять Божий промысел до конца. Сначала нам что-то кажется наказанием, а потом понимаем, что это было большим благом. И пандемия, и СВО вскрыли очень много недостатков. Если бы мы продолжали жить дальше, не замечая их, то они бы ещё больше усугублялись. У нас открылись глаза на медицину, выяснилось: из-за того, что мы с ней сделали, она ко многим вызовам оказалась не готова. Санкции, введённые после СВО, показали, что наша промышленность была зависима от поставок из других стран. Кроме того, СВО смогла сплотить очень большое количество граждан. Я с огромным уважением смотрю на людей, которые собираются в сообщества, чтобы помогать воинам и семьям, потерявшим близких. Они забыли о своих нуждах и стали помогать тем, кому тяжелее.
Когда объявили частичную мобилизацию, ко мне пришли несколько наших священников, которые сказали, что готовы тоже служить, не с оружием в руках, но иным способом – осуществляя духовное окормление воинов. К нам сейчас обращаются волонтёры, общественные организации, сами воины просят, чтобы к ним приехали священники. И они выезжают туда добровольно, есть те, кто делает это на постоянной основе.
– В зоне СВО богослужение проходит по-другому?
– Да, устав службы в зоне боевых действий и в храме отличаются. Но акцент хотел бы сделать на другом. Один из священнослужителей, вернувшийся из зоны спецоперации, сказал мне: «Сколько лет служу в этой части, никогда не видел столько веры и в рядовых, и в офицерах, никогда не чувствовал себя настолько востребованным». Да, в окопах атеистов не бывает. Когда накануне зимы наши волонтёры вязали тёплые вещи для бойцов, они старались в каждое изделие положить маленькую иконку.
– А о чём бойцы у линии соприкосновения просят батюшку?
– Недавно просили обвенчать: жених наш, а невеста была местная. Но, в основном, и бойцы, и их родные просят молиться за то, чтобы все вернулись живыми с поля боя. Не может быть добром ситуация, когда с обеих сторон умирают люди, разрушаются города.
Священники правильные и неправильные
– На украинских территориях местные принимают наших священников, не говорят, что они «неправильные»?
– Наши священнослужители работают с бойцами, не с местными гражданами. В Пологовском районе действуют несколько храмов, накануне Пасхи мы передавали туда подарки: облачение, иконы. Отклика - ни плохого, ни хорошего - не получили. Наши бойцы в местные храмы на Украине не ходят, говорят, там трудно разобраться, кому конкретная церковь принадлежит.
Украину, как и любое государство, которое готовили к военному конфликту, разделяли изнутри. И речь идёт не только о расколе в православии: в стране действовано большое количество сект. К нам в 90-е годы также приезжало много западных проповедников, они собирали стадионы, раздавали литературу, заманивали ещё какими-то «шоколадками». Так работали западные спецслужбы – с помощью сектантов они не только получали информацию о том, что происходит в нашей стране, но и разделяли людей.
Конечно, любая вера меняет философию, взгляды, но ни одна традиционная религия не призывает к тому, чтобы покинуть свою семью, не общаться с родными. У нас даже такая крайняя религиозная практика, как уход в монастырь, не предполагает, чтобы человек больше никогда не общался со своими родными. А уход в секту означает разрыв всех связей семейных, общественных. Чем больше этих сект создаётся, тем более разрозненны становится народ. В христианстве, в мусульманстве, в иудаизме защита своей Родины – это священный долг, а в сектанстве любая война – это тяжёлый грех и защищать свою Родину запрещено.
– Священники, побывавшие в зоне СВО, получают льготы?
– Не могу сказать, что им предоставляется какой-то соцпакет, но мы их отмечаем и благодарим за маленький, но всё равно подвиг. Они находятся там в бронежилетах, касках - это требование командиров. И я всегда переживаю за наших священнослужителей, когда они уезжают в зону СВО, напутствую их, чтобы они не рисковали лишний раз без необходимости. Но они ездят не на полгода, а на несколько дней.
Место для храма
– Что изменилось в церквях с начала СВО? Есть мнение, что из-за коронавируса и боевых действий на Украине больше стало прихожан, больше жертвуют, чаще возрождают храмы, церковь стала богаче.
– В пандемию церковь оказалась одним из самых незащищённых институтов. Мы живём на пожертвования. Когда храмы не действовали, нам ничего не жертвовали. Мы очень сильно просели в финансовом положении. Многие наши прихожане (а это люди пенсионного возраста) из-за коронавируса ушли в вечную жизнь, другие не могут посещать храм так часто, как раньше. Сейчас к нам приходят много родственников бойцов, служащих в СВО. С начала спецоперации мы ввели особые ежедневные молебны о воинах, они пользуются популярностью. Приходят и сами бойцы, когда вижу их в храме, всегда стараюсь подойти, помочь словом. Ведь не просто так они пришли в церковь.
Сейчас число прихожан такое же, как и до пандемии. По поводу пожертвований мы сможем точнее сказать через 1-2 года, когда проведём точный анализ, но я бы не стал говорить, что их стало больше. Скорее, сильно выросло число волонтёров. Сейчас военные или полувоенные предприятия стали строить часовни на своих территориях – таков запрос от их сотрудников.
– А будете ли возрождать сельские храмы? Их много в регионе?
– Для меня это тяжёлый вопрос. До революции у нас было 20% городского населения и 80% сельского. Сейчас пропорции сильно поменялись. Поэтому сегодня заброшенные храмы нередко стоят в сёлах, где нет жителей или их осталось очень мало. В таких местах возрождать храмы не имеет смысла. Конечно, к разрушенным святыням надо с уважением относиться, следует хотя бы их законсервировать. В вымирающих сёлах находятся и некоторые действующие (ещё с советских времен) храмы – и содержать их крайне трудно.
В то же время в городах действительно есть запрос на храмы. У нас строится церковь в ближней Терновке, начала одна работать в Спутнике, и мы просим найти место под строительство второго храма, потому что район разрастается, и в существующих храмах места всем прихожанам не хватает. Похожая ситуация и в Заводском районе, который застраивался в советское время, и храмов здесь не было никаких. Теперь средства на строительство храма в этом районе выделяет завод «Рубин».
Быть в церкви модно?
– Иногда кажется, что быть священником сейчас модно, вот и идут ребята в семинарию…
– Такое было в 90-е годы. Казалось, что священник прекрасно живёт, в достатке. А сейчас люди поняли, что это не так. Дети духовенства в большинстве своём не хотят идти по стопам отцов. У нас сейчас проблема с кадрами в Кузнецкой епархии, там не хватает как минимум 15 священнослужителей. Это много. Священник должен отучиться в семинарии, жениться и только потом принимать сан. И не факт, что после окончания семинарии ему разрешат стать священнослужителем, решение об этом принимает епископ. Я должен быть уверен, что человек действительно будет хорошим священником. Потому что, если есть факты, что священнослужитель грубит или нарушает пост, я воспринимаю это как минусы в своей работе.
– Когда вы служили в Заречном, на одну из праздничных служб пришли молодые ребята и на территории храма пили пиво. Вы их тогда не выгнали, почему? А как бы поступили сейчас?
– Здесь многое зависит от того, зачем человек пришёл в церковь, от конкретного случая. Когда в храм приходят люди, которые нарушают порядок, мешают молиться, мы пользуемся охраной, чтобы вывести их. Как правило, речь идёт о пьяных или психически нездоровых гражданах. Но нельзя проявлять строгость к тем, кто впервые приходит в церковь.
Мне приходилось часто слышать упрёки, что священник или «злые бабушки» в храме, сделав слишком грубое замечание, поспособствовали тому, что человек больше не захотел идти туда снова. Поэтому я стараюсь проявлять лояльность. У нас сейчас очень жарко, прихожане приходят на службу, скажем, в очень коротких штанах, что не соответствует принятым нормам. Но мы не выводим людей на улицу. Воспитываем в себе смирение и даём возможность прихожанам прийти к Богу.
Блиц-опрос
– Вы очень рано стали священником, как нашли путь?
– Душа любого человека – христианка по природе. Рано или поздно она тянется к Богу. Меня Господь привёл к этому в очень ранние годы. Я был рукоположен (получил сан диакона. – Корр.) в 20 лет. У меня была верующая бабушка, в доме были икона, лампада, Священное Писание. Я с отрочества стал с ним знакомиться.
Кроме того, в те годы начали массово открываться храмы, это коснулось и Каменки, где я жил. До этого я даже не знал, что в доме культуры, где меня принимали в пионеры, раньше была церковь.
Мама была секретарём парторганизации. Не могу сказать, что она была неверующим человеком, она посещала храмы, но тайком и не в своём городе. Когда в 13 лет я стал прислужником в храме, для неё это стало большим испытанием. Она даже говорила, что ей стыдно. Потом я поступил в семинарию, и она стала воцерковляться, ушло смущение, что сын ходит в чёрных одеждах.
Сейчас она мною, как мне кажется, гордится. К сожалению, я редко навещаю родителей. Вроде бы и ехать 70 км, но получается бывать у них не чаще, чем раз в две недели, а иногда и раз в месяц по несколько часов.
– У вас были случаи, когда человек вам исповедовался, а у вас волосы дыбом вставали? Легко ли прощать тяжелейшие грехи?
– Господь не сталкивал меня с ситуациями, когда шла речь о преступлениях против человечества. Но тяжёлые случаи были: однажды женщина созналась, что сделала более 70 абортов. Причём мне казалось, что она в этом не раскаивается. Грех всегда приводит к бесчувственности, особенно когда часто повторяется. А людям порой кажется, что они придут в церковь, поставят свечку, сходят на исповедь, и всё изменится. Но священник не прощает грехи, это делает Бог и только в том случае, если человек что-то изменит сам. А задача священнослужителя – пояснить это, направить на нужный путь.
– А тяжело ли вам соблюдать посты? Злые языки говорят, что некоторые священники не постятся…
– У нас половина года – пост, половина – не пост. Так что мы – люди привыкшие. Сейчас соблюдать пост легко: в магазинах большой выбор фруктов, овощей, соевых продуктов, есть товары с маркировкой «постный». Но пост – это, в первую очередь, воздержание, поститься – не значит вместо полкило мяса съесть три килограмма огурцов. Да, бывает, что не постятся священники. Ко мне, как к епископу, обращаются братья и просят дать им послабления по состоянию здоровья. К сожалению, бывают и нелицеприятные случаи, за них мы наказываем.
– А у епископа есть время на хобби?
– У меня есть небольшое хозяйство: куры, собака, три грядки (огурцы, помидоры и зелень). День начинается с того, что я эти грядки поливаю, кормлю кур, пса. Мой предшественник купил дом в Бессоновском районе в уединённом месте, там у меня есть возможность побыть в тишине, подышать свежим воздухом, почитать духовную литературу.