Тридцать пять лет прошло после взрыва на четвертом блоке Чернобыльской Атомной Электростанции. Последствия той аварии ощутимы и сейчас.
О «Толстяке», патриотах и мелком шрифте
- Анатолий Васильевич, можно ли сейчас сказать, что все последствия Чернобыльской катастрофы - в прошлом?
- Если говорить о последствиях технологических, то, скорее всего, – да. Ведь некоторые регионы и территории, попавшие по воздействие чернобыльской аварии, сейчас выводятся из льготного экономического статуса. Если говорить о моральных последствиях - конечно же, нет. Очень многие ликвидаторы живы, и чернобыльская трагедия в нашей памяти до сих пор.
26 апреля 1986 года при тепловом взрыве четвертого реактора произошел выброс радиоактивных материалов. К счастью, тогда не случилось цепной реакции, в противном случае конец пришел бы и Европе, и европейской части СССР. Для сравнения – сброшенные американцами на Японию бомбы «Толстяк» и «Малыш» в общей сложности имели меньше ста килограмм урана. Во время аварии четвертого блока могло взорваться урана почти в двадцать раз больше! Конечно, здесь надо учитывать, что уран мирный и боевой отличаются.
О полном исчезновении последствий аварии в Чернобыле и Припяти можно будет говорить совсем не скоро, ведь период полураспада плутония составляет 24 тысячи лет. В России чернобыльские следы исчезнут гораздо раньше, но также – не в ближайшее время.
- Как вы узнали о катастрофе?
- Тогда об аварии – не сразу, конечно, – писали в газетах. Первое сообщение появилось только 2 мая. Сообщалось мало – в основном это были заметки внизу страницы мелким шрифтом. Причем, достаточно быстро, примерно к началу июня, сообщения прекратились.
- Вы поехали в Чернобыль добровольцем?
- Как ни парадоксально, про добровольцев я тогда не слышал. Но были патриоты. Вы же помните: партия сказала «надо»… и так далее. Хотя, нет – был один водитель, который приехал в Чернобыль на заработки. Но узнал я о нем только в 91-м году. Подавляющее большинство из нас были патриотами, которые тогда искренне понимали, что стране необходима помощь. Ликвидаторами стали в основном так называемые партизаны, то есть люди, призванные военкоматом на специальные военные сборы, солдаты-срочники и специалисты Министерства среднего машиностроения и отраслевых министерств, чье оборудование использовалось на станции. Весной 1986 года я работал мастером в пензенском Мостоотряде № 20.
- То есть отказаться от поездки в зону аварии было нельзя?
- Я знал водителя грузовика, который отказывался въезжать на опасную территорию, говорил, что ему жена не разрешает здоровьем рисковать. И заставить его это сделать не мог никто. Помогли уговоры и чувство стыда перед ребятами, которые находились рядом с объектом. Я не представляю человека, который получив тогда повестку, смог бы сказать: «я не хочу».
О «кладбище» и радиоактивном петухе
- Помните свои первые дни в Чернобыле?
- С местными жителями пообщаться не получилось?
- Уже позже, конечно, случалось разговаривать. Но это ведь тяжело – подобрать слова утешения, которых просто не придумано. Гражданские были эвакуированы в течение недели, побросав все, что было ими накоплено и что им было дорого.
Я помню одну бабушку, которая упросила ребят на КПП пропустить её в свой бывший дом. Вернулась она всего с двумя подушками и живым петухом. Когда измерили уровень радиации, оказалось, что в подушках он зашкаливает – их сразу же выкинули. Петух также был с дичайшим радиационным фоном. Какие слова утешения можно было сказать той бабушке, когда она со слезами прощалась со своим петухом?
О «карусели» и мутациях в чернобыльской «зоне»
- Вы были одним из строителей саркофага четвертого энергоблока. Была ли технология его строительства придумана и разработана заранее или все приходилось делать, что называется, «на ходу»?
- Ликвидация опасности четвертого блока ЧАЭС была приоритетной. Мы-то приехали уже тогда, когда территория станции была засыпана щебнем, залита бетоном и заложена бетонными плитами. Основной удар на себя взяли обычные солдаты срочной службы, у которых из средств индивидуальной защиты был только респиратор. Кстати, дозиметр находился только у командира подразделения. Поэтому говорить об учете доз радиации, полученной солдатами в тот период, бессмысленно. Время нахождения на месте работ на станции определялось дозиметристом в зависимости от уровня радиации. Поэтому была бесконечная карусель сменяемых друг друга ребят – одни, падая и спотыкаясь – шли в относительно защищенное место, другие забегали обратно на участок, чтобы за эти несколько десятков секунд, считавшихся безопасными, успеть хоть что-то сделать. Работа, эта круговерть, не прекращались ни на минуту круглые сутки. Я был прорабом строительства саркофага четвертого энергоблока. Моя прорабская «бытовка» находилась в 18 метрах от стены блока реактора – и это считалось уже безопасным!
Сам саркофаг – это целая система металло- и бетоноконструкций с огромными системами вытяжной фильтрации. Возможно, что и по сей день саркофаг может считаться одной из самых надежных защит от распространения радиации в случае – не дай Бог! - повторения аварии.
- Но ведь более серьезных последствий чернобыльской катастрофы, более масштабного распространения радиации удалось избежать и благодаря вашей самоотверженности, героизму всех ребят-ликвидаторов?
30 ноября 1986 года был подписан акт о завершении строительства саркофага и уже в январе следующего года были организованы работы по демонтажу крыши третьего энергоблока. Работы по ликвидации последствий аварии на 4 блоке длились семь месяцев.
- Около двух тысяч пензенцев участвовали в этих работах. Кто это был и многие ли из них дожили до сегодняшнего дня?
- В основном это были люди строительных и рабочих специальностей, много приехало водителей. Из Пензенской области на работы по ликвидации направлялись и врачи, большая группа которых занималась медицинской помощью населению Брянской области, наиболее пострадавшей от воздействия радиации в РСФСР. Я знаю одного парня, который поехал в Чернобыль официально в качестве плотника-бетонщика, хотя по гражданской специальности он являлся доктором. В данном случае решение о призыве принималось исходя из того, что написано в военном билете, а не в дипломе.
На настоящий момент оставшихся в живых пензенских ликвидаторов чернобыльской аварии осталось около тысячи человек. Здесь надо учитывать, что наш средний возраст составляет 65+.
- Не секрет, что радиация вызывает мутацию у растений и живых организмов. В настоящее время существуют целые циклы книг, сериалы, описывающие нынешнюю жизнь в Чернобыльской зоне отчуждения. Есть ли в них хотя бы малая часть, соответствующая действительности?
- Это обычная спекуляция на трагедии. Я ни одного чернобыльского зомби пока не встретил. Хотя видел обычную траву, в гуще которой мог «спрятаться» одноэтажный дом. Надо понимать, что не все тогда знали и понимали отдаленные последствия воздействия радиации. Один политработник того времени перед строем солдат для подъема их духа сказал удивительную фразу о том, что «…радиация – вещь не только вредная, но и полезная». При этом он сослался на агрономов, которые якобы «специально облучают растения для улучшения урожая. И, поэтому бояться радиации не надо…» Сейчас, конечно, этому можно только улыбнуться.
- Говорят, что в зону отчуждения сейчас организовываются экскурсии. Не возникало желания съездить?
- Насколько я знаю, даже на реактор туристов водят. Честно говоря, я бы туда съездил пощекотать нервы. Хотя – не знаю, стоит ли тревожить воспоминания… Ведь для меня, как и для любого другого ликвидатора, как и для любого человека, прошедшего войну, – это место трагедии, место смерти и раненных человеческих судеб. Только вот наша война была без пуль, без разрывов снарядов – о своих ранах мы узнали гораздо позже…